Об оправданности применения понятия «обновленчество» к политике митрополита Сергия (Страгородского)

Прот. Димитрий Свистов

ОТ РЕДАКЦИИ: Нижеследующая статья начинается с 1927 года. Мы сочли необходимым присоединить введение, облегчающее восприятие статьи тем, кто менее знаком с историей гонений на Русскую Церковь:

Захватив власть, большевики в январе 1918 издали декрет об “Отделении церкви от государства и школы от церкви”, лишающий религиозные организации юридического лица и любой собственности. Не случайно созданная в апреле комиссия по проведению декрета в жизнь стала именоваться “ликвидационной”. Начались конфискации с расстрелами духовенства и мирян. Ф. Дзержинский, глава ВЧК, отстраивал линию по вербовке священнослужителей и введению агентуры в церковь. Его позиция: “Лавировать может только В.Ч.К. для единственной цели — разложения попов”. В контексте работы по расколу Церкви обсуждалось и имя тогда архиепископа Сергия (Страгородского): “СЕРГИЙ уж совсем для этой цели не гож” (М. Лацис - ВЧК). Однако Л. Троцкий совместно с В. Лениным разработали несколько иной путь, когда процесс “изъятия церковных ценностей” стал набирать обороты в связи с голодом, которым власть цинично пользовалась. На этом фоне появились “обновленцы”, либерально-социалистические модернисты, пытавшиеся не только объединить коммунистические “идеалы” с христианскими, но и готовые на далеко идущее сотрудничество с советской властью. При всей жестокости, действуя расстрелами, власть лавирует. В марте 1922 года в Политбюро речь в секретном протоколе «О временном допущении “советской” части духовенства в органы Помгола в связи с изъятием ценностей из церквей (Предл[ожение] т. Троцкого)». Неделей спустя обсуждается документ Троцкого, в котором речь о “лояльных священниках” (пункт 6), о “представителях лояльного духовенства” (пункт 13), а в мае 1922 о необходимости “поднять дух лояльного духовенства”. Таковое уже оформлено. В связи с арестом св. Патриарха Тихона проведен захват власти в Церкви — это обновленцы, которым (как лояльным) советская власть вскоре передаст половину (50%) храмов в пользование, но эти храмы будут пустовать.^[1]

Митрополит Владимирский и Шуйский Сергий (Страгородский) — первый правящий архиерей Русской Церкви, который признает обновленческое управление, к нему присоединяются два архиепископа: “заявляем, что целиком разделяем мероприятия Церковного Управления, считаем его единственной канонически законной верховной церковной властью и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными. Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий”.^[2]

Лишь год спустя св. Патриарх Тихон вернулся к управлению Церковью. Ради борьбы с обновленчеством он частично уступил требованиям власти (после длительного домашнего ареста будучи в полной тюремной изоляции). Митр. Сергию пришлось принести покаяние перед св. Патриархом и церковным народом. В апреле 1925 св. Патриарх Тихон скончался. Первые два названные Патриархом кандидаты на местоблюстительство — митрополиты Кирилл (Смирнов) и Агафангел (Преображенский) — находились в ссылке и не могли вступить в свои права. Епископат Русской Церкви признал местоблюстителем митрополита Петра (Полянского). Его арестовывают в декабре 1925 г. До самой мученической кончины — расстрел 10 октября 1937 — он не уступает интригам властей. Митр. Сергий признается его заместителем. — Ред.

Митрополит Сергий (Страгородский)

Как известно, весной 1927 года, находясь в тюремном заключении, заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) под давлением органов ОГПУ посчитал себя вынужденным пойти на очень серьезные уступки по отношению к богоборческой власти, а именно — согласиться на полный контроль с ее стороны так называемой кадровой политики Церкви, т. е. всеми назначениями на кафедры православных архиереев. От подобного рода уступок до той поры воздерживались как его предшественники по управлению церковной иерархией, святые патриарх Тихон и митрополит Петр (Полянский), так и он сам во время своего первого заместительства в 1926 году. Сделанный им выбор положил начало периоду новых церковно-государственных отношений в СССР — периоду, когда уже не обновленческие псевдоцерковные структуры, но сама, как говорили тогда, «тихоновская» Церковь — по крайней мере в лице последователей митр. Сергия — в значительной степени утратила свою внутреннюю свободу.

Уступки, на которые от имени — хотя и без ведома — всей церковной иерархии пошел в 1927 году митр. Сергий, позволили ему получить для себя самого и для Временного Патриаршего Священного Синода при нем официальную государственную регистрацию, как будто обещавшую положить конец гонениям со стороны властей. Прежде подобным правовым статусом пользовались лишь обновленцы, в то время как православная иерархия, возглавляемая последовательно святыми патр. Тихоном и митр. Петром (Полянским), оставалась его лишена. Теперь же было зарегистрировано властями и высшее церковное управление митр. Сергия, и зарегистрировано без каких-либо промедлений. Не вызывает сомнения, что власти рассматривали последнее как вполне приемлемое для себя – в отличие от церковного управления, возглавленного Патриархом и его Местоблюстителем – причем, как показало будущее, властям не пришлось раскаиваться в своем выборе.

Временный патриарший Священный синод, 1934-35 гг.

Уже отсюда становится очевидной определенная преемственность высшего церковного управления митр. Сергия по отношению к признаваемым властями обновленческим структурам начала и середины 20-х годов. Необходимо поставить и разрешить вопрос, была ли эта преемственность лишь формальной и внешней, или же она обнаруживала нечто несравненно более существенное в характере тех компромиссов с богоборческой властью, на которые решился пойти митр. Сергий. Иными словами, уподобляла ли она митр. Сергия обновленцам?  Если да, то в каком отношении и в какой степени?

На гребне поднявшейся в том же 1927 году волны критики митр. Сергия, в действиях которого отныне явно угадывалась рука начальника 6-го отделения секретно-оперативной службы ОГПУ Е. А. Тучкова, были озвучены различные упреки в адрес Заместителя. Но едва ли не самым серьезным и чувствительным из них следует признать упрек в скрытом обновленчестве, который зазвучал из уст некоторых представителей иерархии уже в конце 20-х годов. Особый вес этому факту придавало то обстоятельство, что с подобным обвинением выступил в нескольких своих письмах один из наиболее авторитетных исповедников той поры, Казанский митрополит Кирилл (Смирнов). Постараемся кратко рассмотреть логику рассуждений святителя Кирилла — настолько, насколько она прослеживается в его переписке — равно как и причины, побудившие его выдвинуть подобное обвинение. Это должно помочь нам в выяснении того, приложимо ли понятие «обновленчество» к политике митр. Сергия.

Фреска в кафедральном соборе свв. Новомучеников и Исповедников Российских в Мюнхене

В непосредственной переписке митрополитов Сергия и Кирилла, длившейся с перерывами от 1929-го до 1933-го года, главным узлом разворачивающейся полемики предстает учреждение митр. Сергием весной 1927 года Временного Патриаршего Священного Синода. В другом своем программном документе, составленном в 1934 году (и фигурировавшем в следственном деле как «декларация митрополита Кирилла»)^[3], митр. Кирилл именует этот Синод «чисто обновленческим учреждением»^[4], подразумевая, что за его созданием стоит роднящая митр. Сергия с обновленцами узурпация власти. Точку зрения митр. Кирилла подтверждает в своем первом письме от декабря 1929 года, адресованном Заместителю, и находившийся на тот момент в ссылке за полярным кругом Патриарший Местоблюститель митр. Петр (Полянский), свидетельствуя о том, что сам он отнюдь не передавал митр. Сергию никаких учредительных прав^[5]. Но если в факте учреждения Синода в 1927 году можно было бы с большим основанием усматривать лишь одно превышение Заместителем своих прав^[6], то казус присвоения им себе явочным порядком местоблюстительских полномочий в 1936 году^[7] говорит уже о другом. Пусть известие о кончине митр. Петра,  доставленное митр. Сергию компетентными органами, и оказалось дезинформацией — его действия невозможно квалифицировать иначе, нежели как прямую узурпацию власти, поскольку первый из трех указанных в завещании св. патр. Тихона Местоблюстителей, долженствовавший воспринять на себя полномочия по управлению Церковью, митр. Кирилл — был еще жив. Показательно, что именно это событие 1936 года по всей видимости и послужило поводом для возникновения фразы об «обновленческой природе сергианства» в неоконченном письме будущего священномученика Кирилла от 8 марта 1937 года^[8].

И все же главным основанием для осмысления митр. Кириллом — и не только им одним — сергианства в качестве именно обновленчества, послужили другие обстоятельства. Трудность их выявления и анализа связана с тем, что, по условиям эпохи, как сам митр. Кирилл, так и его единомышленники избегали доверять многие из своих сокровенных размышлений письмам, доступным перлюстрации. Для митр. Кирилла это должно было создавать особенные трудности, ограничивая спектр его доводов и сводя их к вопросу о внешней и формальной стороне церковно-канонической состоятельности (вернее: несостоятельности) нововведений митр. Сергия. Так, свою аргументацию против Временного Патриаршего Синода митр. Кирилл был вынужден развивать, в основном, на почве того же канонического права, каким оперировал и митр. Сергий. Но едва ли это было главной плоскостью спора в глазах Казанского святителя.

То, что, вне всякого сомнения, являлось решающим для митр. Кирилла в вопросе о Временном Синоде, заключалось в другом: Синод был тем инструментом, которым и могла, и должна была воспользоваться богоборческая власть для достижения поставленной ею цели разрушения Церкви изнутри.

Казанский святитель не мог не видеть того, насколько удобным для власти было детище митр. Сергия. Казавшийся для многих неискушенных в каноническом праве мирян и клириков той поры вполне законным, этот центр церковного управления оказывался ширмой, за которой ОГПУ могло успешно скрывать многие свои разрушительные для Церкви мероприятия, облекая их в форму внутрицерковных иерархических актов, — таких, например, как удаление с кафедр неугодных властям иерархов или канонические прещения против них^[9]. Как позднее справедливо заметил прот. Михаил Польский, «гарантировать себя от неожиданных выступлений первоиерарха, связать его волю, ограничить ее и, главное, направить ее по известному руслу ГПУ могло только через Синод, состав которого сама жизнь заставляла иметь только из лиц угодных ГПУ»^[10]. 

Мы имеем основание полагать, что критики митр. Сергия не оставались в неведении о тех уступках, которые сделал власти их оппонент и которые они воспринимали как предательство Церкви — ведь те же самые компромиссы прежде предлагались и некоторым из них^[11]. Главная из этих уступок, как уже упоминалось выше, заключалась в допущении власти к контролю над кадровой политикой Церкви, т. е. к назначениям на архиерейские кафедры православных епископов, что было чревато для Церкви полной потерей внутренней свободы. Чтобы не отягощать и без того тяжелое положение заключенного Местоблюстителя митр. Петра, митр. Кирилл вынужденным образом избегал прямо писать Заместителю о своих догадках по поводу его компромиссов с властью. Однако, как показывает внимательный анализ их переписки, Казанский святитель за немногими пунктами своей гласной и открытой критики, рассчитывая на проницательность корреспондента, молчаливо подразумевал и весь комплекс проблем, связанных с той крайней степенью зависимости от власти, в какую поставил руководимую им Церковь Заместитель^[12].     

Именно эта практически полная, во многом унизительная для Церкви и — что еще серьезнее — чреватая все большей внутренней деградацией ее служителей зависимость от богоборческой власти и была, по нашему убеждению, главным основанием для обвинения политики митр. Сергия в обновленчестве со стороны святителя Кирилла и его единомышленников. Рассмотрим в качестве примера лишь один из аспектов этой зависимости, а именно тот, который касается использования властью в своих целях как обновленцев, так и самого митр. Сергия.        

Деятели обновленчества, по-видимому, не подозревали того, что временная благосклонность к ним советского режима была обусловлена лишь одним: желанием использовать их как орудия в борьбе с их же вчерашними собратьями, православными иерархами, клириками и мирянами, теперь именуемыми «тихоновцами». Сценарий этой борьбы предполагал следующие этапы:

1. выявление «контрреволюционной», т. е. тихоновской части духовенства и мирян через их противостояние обновленцам,

2. вытеснение «контрреволюционной» части духовенства и мирян из сферы легально существующей церковной жизни путем репрессий против них – сперва со стороны обновленческих псевдоцерковных структур (запрет, лишение сана и т. д.), а затем и со стороны государства (тюремное заключение, ссылка) и, наконец –

3. физическое устранение всех «контрреволюционно настроенных» священнослужителей и мирян. Обновленцы и на этой последней стадии борьбы оказывались весьма полезными в качестве своеобразного идеологического прикрытия. Наличие их псевдоцерковных структур должно было свидетельствовать о принципиальном допущении религиозной жизни в СССР.

Следует оговориться, что данный сценарий борьбы с религией в СССР носил чисто условный характер — в реальности все три его этапа могли соседствовать друг с другом в один и тот же момент времени.

Безусловно сам того не подозревая, − к чести его будь сказано! − митр. Сергий в 1927 году обрек себя и своих сторонников на ту же горькую участь, на какую ранее обрекли себя обновленцы. Получив легализацию своего высшего церковного управления в обмен на обязательство послушания ОГПУ во всех принципиальных вопросах – иначе говоря, принеся в жертву богоборческой власти внутреннюю свободу и достоинство Церкви, − он сделался «камнем преткновения» для всех тех, кто, подобно митр. Кириллу (Смирнову), в силу требований своей совести в самом принципе не мог согласиться на подобный компромисс. И далее началось многолетнее использование советской властью митр. Сергия и его сторонников для подавления и уничтожения всех желавших сохранить свою христианскую свободу в тоталитарном богоборческом государстве. Власть намеренно подталкивала митр. Сергия к тем решениям, которые должны были спровоцировать поборников «правды и достоинства Церкви» на открытые выступления против него, а значит, как считала власть, и против нее. Таким образом осуществлялся первый этап борьбы с Церковью – выявление несогласных с митр. Сергием, которых власть воспринимала в качестве нелояльных себе самой.

Подчеркнем еще раз — уже не обновленцы, но сама православная иерархия, возглавляемая митр. Сергием и разделявшая с ним бремя его компромиссов, оказывалась в роли пособницы антицерковных гонений, т. е. гонений против тех, кто отрицал допустимость столь далеко заходящих уступок власти!

Святитель Иосиф Петроградский. Один из противников политики митрополита Сергия. Он до сего дня не прославлен в лике святых в РПЦ МП

Второй этап борьбы был еще более трагичным, зачастую становясь для несогласных этапом уже в другом смысле. В этой связи приобретает поистине зловещий характер пассаж из письма митр. Кирилла от 17/30 января 1930 года митр. Сергию, в котором он пишет, что его корреспондент обратил его, митр. Кирилла, «выступление» во имя попираемых «правды и достоинства Православной Церкви» «в предлог для расправы» над ним^[13]. Говоря о расправе, которую учинил митр. Сергий, митр. Кирилл имел в виду лишь решение митр. Сергия и Синода о своем отстранении от управления Казанской епархией и об увольнении на покой. Однако для нас, знающих о том, что карательные органы ОГПУ регулярно следовали в своих репрессиях конца 20-х и начала 30-х годов за административными распоряжениями митр. Сергия, арестовывая и высылая тех, кто подвергался каноническим прещениям с его стороны, фраза митр. Кирилла о «расправе» над ним невольно предстает в ином, гораздо более печальном свете. Сам того не желая, митр. Сергий своими прещениями словно указывал властям, против кого им в первую очередь следует направить репрессии^[14]. Таким образом, на митр. Сергия и его Синод во многих случаях ложилась по крайней мере часть нравственной ответственности за судьбу гонимых исповедников.

Третий этап борьбы с Церковью предполагал физическое уничтожение ее служителей и активных мирян. При этом, начиная с первой половины 30-х годов, смертные приговоры уже нередко выносились как самим сторонникам митр. Сергия, так и обновленцам. На этом этапе Временный Патриарший Синод митр. Сергия (до его роспуска в 1935 году) выступал в роли идеологического прикрытия репрессий против Церкви со стороны государственной власти^[15].

Самое страшное, что сопровождало этот этап участия сергианской иерархии в борьбе против Церкви, заключалось в отречении митр. Сергия и его последователей от своих же собратьев, становившихся в силу их стойкости исповедниками, а затем и мучениками. Это отречение выражалось и в отмене литургического возношения имен сосланных архиереев, и в обвинении последних в их якобы «контрреволюционной» настроенности^[16]. Помимо голословности таких обвинений, их особая нетактичность состояла еще и в том, что в числе обвиняемых неизбежно оказывался и тот, кого митр. Сергий должен был замещать — Патриарший Местоблюститель митр. Петр, пребывавший в ссылке, а затем и в тюремном заключении до конца своих дней. Не подлежит сомнению, что митр. Сергий произносил подобные обвинения в адрес церковных исповедников лишь скрепя сердце, по-видимому считая, что к этому его обязывает обещание быть лояльным  государству (богоборческому). Очевидно, что необходимая «лояльность»  государству в понимании Заместителя простиралась значительно дальше той простой «аполитичности», о которой не побоялся заявить даже в момент одного из своих допросов митр. Кирилл^[17] и о которой писал Заместителю и митр. Петр^[18]. Для митр. Сергия требование быть «лояльным» означало, что вся Церковь в обязательном порядке должна приобщиться к государственной идеологии — без этого затруднительно было бы радоваться «радостям» своей Родины^[19], ставшей богоборческой. В этом отношении митр. Сергий готов был вести Церковь по тому же самому пути, по которому уже давно двигались обновленцы, что последние с удовлетворением и отмечали^[20]. Нечего и говорить, что для митр. Кирилла и его единомышленников такой путь был совершенно неприемлем, поскольку он безусловно ронял достоинство Церкви, «нарушал» ее правду и искажал «Ея православное лицо»^[21]. Оппозиционные Заместителю иерархи, клирики и миряне предпочитали лучше оставаться при своем «святом бесправии», чем соглашаться на легализацию, чреватую попранием «идеала Святой Церкви ради сохранения внешнего декорума и личного благополучия»^[22].

Итак, подводя итоги, следует констатировать, что созданный митр. Сергием центр церковного управления оказался для богоборческой власти вполне приемлемой альтернативой в силу его полной зависимости от органов ОГПУ. Не вопреки ему, но зачастую именно с его помощью как с помощью некоего своего идеологического инструмента власть была готова осуществлять дальнейшее подавление религиозной жизни в СССР вплоть до ее полного исчезновения, имитируя при этом — как то было свойственно данной власти — наличие самой этой религиозной жизни. В этом отношении обнаруживается безусловное сходство высшего церковного управления митр. Сергия с обновленческими псевдоцерковными структурами — сходство, переходящее в тождество.

Таким образом мы вынуждены дать утвердительный ответ на вопрос об оправданности применения понятия «обновленчество» к политике митр. Сергия. При этом следует оговориться, что по сравнению с предшествовавшими ему формами (напр. с «Живой церковью» или с «Союзом общин древлеапостольской церкви») обновленчество митр. Сергия носило гораздо более тонкий и прикрытый характер — в частности, в силу отвержения им противоканонических новшеств, вроде «белого» епископата^[23] и проч., в силу сохранения сергианской иерархией неповрежденного апостольского преемства и, конечно же, — в силу законности заместительских полномочий своего основателя. Наиболее духовно-трезвых современников это обстоятельство заставляло воздерживаться от слишком категоричных оценок. Упомянутая выше формула митр. Кирилла (Смирнова) как раз и замечательна своим взвешенным характером. Святитель не поставил знака равенства между обновленчеством и сергианством, указав лишь на «обновленческую природу» последнего. Однако, заметим мы — это отнюдь не исключает и принципиального тождества между ними.

Несмотря на то, что и обновленцы, и митр. Сергий играли одну и ту же роль в деле разрушения Церкви, между ними оставалось одно принципиальное различие. Последний мыслил себя православным архипастырем, желающим любой ценой уберечь Церковь от уничтожения, в то время как значительная часть деятелей обновленчества, отбросив совесть и стыд, цинично старалась спровоцировать власть на репрессии против тех, кого считала своими оппонентами^[24]. Но в том-то и заключалась трагедия – человеческая и пастырская – этого выдающегося иерарха, что, при всех его – будем верить – искренних и благих устремлениях, сделанный им в 1927 году и до самого конца жизни так и не исправленный ложный выбор фатально ставил и его в ряды все тех же разрушителей Церкви.

^[1] Эти документы стали известными в 1990 году, см. Известия ЦК КПСС, № 4, С. 194–197. О Дзержинском и Лацисе см.: Архивы Кремля, Политбюро и Церковь 1922–1925, Новосибирск — Москва 1997, С. 9. О деятельности Троцкого, там же, С. 20–61. Секретный протокол о «советском» духовенстве, там же, С. 121.

^[2] Акты Святейшего Патриарха Тихона, М. 1994, С. 218–219. На самом деле тогда же присоединился и третий епископ, но его подпись не была обновленцами опубликована.

^[3] Мазырин А., свящ. Подвиг первосвятительского служения митрополита Петра. Сборник: КИФА. Патриарший Местоблюститель священномученик Петр, митрополит Крутицкий (1862-1937). М.: Изд-во ПСТГУ. 2012. С. 689.

^[4] Архив типографии преподобного Иова Почаевского (Джорданвилль). Тетрадь епископа Дамаскина (Цедрика). Л. 4-5 (Цитата по: Мазырин А., свящ. Указ. соч. С. 692).

^[5] Мазырин А., иер.   Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви в 1920-х — 1930-х годах. М.: Изд-во ПСТГУ. 2006. С. 381.

^[6] Как на это указывают, в частности, авторы так называемого «Киевского воззвания» октября 1927 года (Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917-1943 / Сост. М. Е. Губонин. М.: Изд-во ПСТБИ, 1994. С. 518; Шкаровский М. В. Иосифлянство. С. 206-207)

^[7] Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917-1943 / Сост. М. Е. Губонин. М.: Изд-во ПСТБИ, 1994. С. 707

^[8] «Происшествия же последнего времени окончательно выявили обновленческую природу сергианства» (Цитата по: История Русской Православной Церкви: От восстановления Патриаршества до наших дней, 1917-1970. СПб., 1997. С. 982).

^[9] Сам советский «обер-прокурор» Е. А. Тучков в 1929 году, пусть и в несколько приукрашивающем свои достижения тоне, писал следующее: «Сергиевским синодом выпущен циркуляр епархиальным архиереям с возложением на них ответственности за политическую благонадежность служителей культа и с предписанием репрессирования по церковной линии за а(нти)с(оветскую) деятельность. Сам Сергий также приступил к этому репрессированию, увольняя виновных попов» (Мазырин А., иер. К вопросу об «обновленческой природе сергианства». Вестник ПСТГУ II: История. История Русской Православной Церкви. 2015. Вып. 2 (63). С. 92).

^[10] Польский М., свящ. Положение Церкви в советской России: Очерк бежавшего из России священника. Иерусалим, 1931. С. 25-26 (Мазырин А., свящ. Подвиг первосвятительского служения.. С. 443).

^[11] Например, митр. Кириллу (Смирнову) (Журавский А. В. Во имя правды и достоинства Церкви. Жизнеописание и труды священномученика Кирилла Казанского. М.: Изд. Сретенского монастыря, 2004. С. 283) и архиеп. Серафиму (Самойловичу). Так, бывший келейник архиеп. Серафима, до 25.03 / 7.04.27 Заместителя Патриаршего Местоблюстителя (в период заключения митр. Сергия), передает следующее о переговорах своего аввы с властями: «Владыка мне говорил, что ему, как главе Церкви, власти тогда предложили Синод… И указали кого — членами Синода. Он не согласился… И сразу получил три года соловецких лагерей» (Мазырин А., свящ. Подвиг первосвятительского служения… С. 583).

^[12] Данное обстоятельство еще в октябре 1929 года пытался разъяснить митр. Сергию один из близких единомышленников святителя Кирилла, еп. Дамаскин (Цедрик): «Вопрос о полномочиях и связанный с ним вопрос о праве Вашем самолично изменять установленный раньше (и, следовательно, обязательный для Заместителя) курс корабля Церкви — имеет широкое принципиальное значение; сведенный по тактическим соображениям к одному, безопасному для открытой трактовки вопросу о Вашем Синоде, он естественно вмещает в себя и все другие недоуменные вопросы» (курсив мой — Д.С.) («Это есть скорбь для Церкви, но не смерть ее...»: Из материалов следственного дела священномученика митрополита Кирилла Казанского (1930) / Публ. и примеч. Н. А. Кривошеевой и А. В. Мазырина // Богословский сборник. 2001. Вып. 8. С. 343).

^[13] Журавский А. В. Во имя правды и достоинства Церкви… С. 326.

^[14] Вскоре после отправки им своего письма от 17/30 января 1930 года митр. Сергию, святитель Кирилл был арестован и заключен в красноярскую тюрьму. Как явствует из обвинительного заключения по его новому делу, ему инкриминировалась «оппозиция Старогородскому (орфография сохранена) и кампания за ликвидацию Синода и за восстановление во главе церкви патриарха с неограниченной властью» (Архив УФСБ РФ по Красноярскому краю. Д. П-17429. Л. 52. Цитата по: Мазырин А., иер. Высшие иерархи о преемстве власти… С. 84).  

^[15] В качестве одного из примеров укажем на «интервью» митр. Сергия якобы советским и иностранным журналистам от 5 и 18 февраля 1930, здесь в самый разгар антицерковных гонений митр. Сергий должен был отрицать их наличие. Несмотря на то, что это «интервью» полностью представляло собой фальсификацию (оно, как установлено историками на основе документов президентского архива, было написано Е. Ярославским по поручению Политбюро и потом тщательно отредактировано Сталиным), митр. Сергий и члены его Синода после выхода его в свет не посчитали возможным его дезавуировать (Митрофанов Г., прот. Очерки по истории Русской Православной Церкви XX века. Церковь в гонении. Церковь в пленении. М.: Практика, 2021. С. 370). 

^[16] «Таким людям, не желающим понять «знамений времени», и может казаться, что нельзя порвать с прежним режимом и даже с монархией, не порывая с православием. Такое настроение известных церковных кругов, выражавшееся, конечно, и в словах, и в делах и навлекшее подозрение Советской власти...» (из «Декларации» митр. Сергия июля 1927 года. Акты Святейшего Патриарха Тихона… С. 513).

^[17] Согласно протоколу допроса февраля 1930 года, митр. Кирилл, быв спрошен о том, не «Декларация» ли 1927 года митр. Сергия послужила поводом для его разрыва с последним, произнес следующее: «Я это обращение (т. е. «Декларацию» — Д. С.) расцениваю как политический документ, лежащий на личной ответственности его подписавших, т. к. для себя считаю неприемлемым смешение церковной деятельности с какими бы то ни было политическими воззрениями и предположениями» (Архив УФСБ РФ по Красноярскому краю. Д. П-17429. Л. 50 (Цитата по: Мазырин А., иер. Высшие иерархи о преемстве власти… С. 73)).  

^[18] «Ни в мое непосредственное управление, ни после не было слышно ни об одном политич(еском) преступлении со стороны дух(овных) лиц. (…) Я охотно готов признать, что и само Правительство давно уже убедилось в аполитичности Правосл(авной) Церкви» (Слово Местоблюстителя. Письма Местоблюстителя священномученика митрополита Петра (Полянского) к митрополиту Сергию (Страгородскому) из Тобольской ссылки и люди, послужившие появлению этих документов. Публикация прот. Владимира Воробьева и О. В. Косик. Вестник ПСТГУ II: История. История Русской Православной Церкви. 2009. Вып.II: 3 (32). С. 37-69).

^[19] Выражение, представляющее собой аллюзию на один из известных пассажей «Декларации» 1927 года митр. Сергия (Известия ЦИК СССР и ВЦМК. 1927. № 188 (3122). 19 авг.).

^[20] В ноябре 1927 года лжемитрополит Александр Введенский так оценивал своих недавних непримиримых оппонентов: «Рассуждая о Сергии Страгородском и его сподвижниках, я бы сказал, что это — наши ученики. Они, слава Богу, перешли из приготовительного класса политграматы в первый» (Доклад на пленуме Св. Синода 22/XI—27 года Митрополита Александра Введенского // Вестник Священного Синода Православных Церквей в СССР. 1928. № 1. С. 12).

^[21] Слова митр. Кирилла из его письма от 30 января 1930 года митр. Сергию (Журавский А. В. Во имя правды и достоинства Церкви… С. 326).

^[22] В этих словах в письме архиеп. Серафиму (Самойловичу) от 15 апреля 1934 года давал свое определение сергианству будущий священномученик епископ Дамаскин (Цедрик) (Мазырин А., иер. Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви в 1920-х — 1930-х годах. С. 124). С этим определением в принципе оказывается согласен и прот. Александр Мазырин, оговаривая при этом, что в стремлении к личному благополучию подозревать митр. Сергия «было бы не совсем справедливым» (Мазырин А., иер. К вопросу об «обновленческой природе сергианства». Вестник ПСТГУ II: История. История Русской Православной Церкви. 2015. Вып. 2 (63). С. 96).

^[23] Впрочем, в свое время митр. Сергий был готов признать и «белый епископат», как писал он об этом в обновленческое ВЦУ 25 августа 1922 года (Мазырин А., иер. К вопросу об «обновленческой природе сергианства». С. 90).

^[24] Как писал один из них, «протоиерей» Борис Дикарев, Тучкову в феврале 1923 года, «во всем обновленческом движении меня теперь интересует лишь одна его сторона — общественно-политическая борьба. Мягкость моего характера я теперь изжил и линию на сокрушение всей церковной черной сотни веду беспощадную» (Мазырин А., иер. Там же. С. 92).